Тьма. Испытание Злом - Страница 86

О злоключениях своих он им все-таки поведал, но очень неохотно, сквозь зубы. Больше всего хотелось Йоргену прямо по этим зубам ему и дать – научить вежливому обращению. Но бить человека хворого недостойно, и потом столь грубое действие наверняка свело бы на нет всю пользу от чистого добра, которое они, несомненно, совершили, оделив неудачника деньгами и заслуженной благодарности за то не получив. Боевой маг лишь уведомил снисходительно, что берет в долг и обязуется вернуть при первой же возможности, и куда-то убрел.

– Опять на неприятности нарвется, – посетовала ведьма Гедвиг, бросив грустный взгляд туда, где скрылась за поворотом унылая черная фигура. – Шел бы уж лучше с нами!

Вот уж этого ланцтрегеру хотелось меньше всего, но он промолчал, чтобы не выглядеть жестокосердным, а через некоторое время не без злорадства заметил, что бакалавр следует за ними тайно, разуверившись, видимо, в собственной удаче. Крадется, будто заправский лазутчик, подсматривает из-за угла, прижимаясь спиной к стене, – так забавно! Наверное, кажется себе ловким и хитрым, думает, его никто не видит! Напугать, что ли? Подпустить поближе, а потом выскочить навстречу перед самым носом и сказать «у-у!»? Нет, пожалуй, не стоит – нервный, как бы опять не свалился. С одной стороны, не жалко, пусть падает. Но тогда друг Кальпурций вновь примется толковать о том, как подобает себя вести людям благородного происхождения, как не подобает, и будет прав. И Гедвиг Нахтигаль станет глядеть с укоризной, слишком уж добросердечна она для ведьмы, не надо ее лишний раз расстраивать…

Глава 26,
в которой Легивар Черный сидит на дереве, Гедвиг Нахтигаль разочаровывается в рыцарстве, Кальпурций обижается на сочинителей книг и еще много чего происходит

Какую ж видит он картину?
Кругом пустыня, дичь и голь…
А. С. Пушкин

– Пришли! – объявил проводник торжественно и с такой гордостью указал дланью на выход, будто сам лично прорубил его в скале. – Вот они – Восточные врата! – Потом помолчал немного, чтобы не нарушать торжественности момента прозой жизни, помолчал и напомнил: – Рассчитаться бы надо!

С ним рассчитались, и «от щедрот» накинули, и едва не распрощались совсем, но тут выяснилось, что там, за воротами, уже догорает закат, а тут, за углом, есть очередное замечательное заведеньице с комнатами для ночлега, так отчего бы благородным господам не воспользоваться… Короче, еще один родственник молодого Штуммельтанненштоффа, не то кум, не то сват (он уж и сам запутался), получил свою долю прибыли.

Проводник не обманул, заведение и впрямь оказалось не в пример многим. Оно было выстроено (или уместнее сказать «выдолблено»?) с большим размахом в те счастливые времена, когда торговля между Западом и Востоком процветала и подходы к Вратам были оживленнейшим местом в государстве. Рассчитанная на богатых иноземных торговцев обстановка потрясала воображение своими излишествами даже теперь, когда печать запустения лежала здесь на всем. Пылились бархатные балдахины и портьеры тяжелого хумурского шелка, из-за вечной подземной сырости подгнивала дубовая обшивка стен, от толстых восточных ковров попахивало грибами, на мраморных крышках столов проступали бурые пятна, и резную мебель точил жучок. Даже серебро и бронза утратили свой блеск, прочернели и прозеленели соответственно.

Но не надо думать, будто заведение пришло в полный упадок и пребывало на грани разорения. Ни один гном подобного в жизни бы не допустил, разве что безумие им овладело бы или полный паралич разбил. Пустовали лишь самые богатые и, соответственно, дорогие каморы, всего числом семь. Остальные десять использовались вовсю. Кое-какая торговлишка сохранилась, хоть и не имела прежнего размаха, но клиентуру обеспечивала – не шибко прибыльную, зато постоянную. Опять же про героев забывать не надо – тех, что желали сразиться с Тьмой. Правда, каждый из них останавливался «У Восточных врат» только по одному разу, на пути туда, зато много их было – по десять – пятнадцать человек в урожайный месяц, и шли круглый год, не разбирая, зима, лето ли на дворе. А главное, в отличие от торговцев, в ценах герои не разбирались совершенно, сколько ни назначь – уплатят не торгуясь. И то сказать, зачем деньги копить, если на верную погибель идешь? Так что драл почтенный Ваффельматтенциффер с героических своих постояльцев три шкуры, и никакая совесть его не мучила: все равно пропадут денежки во Тьме, так лучше уж пусть ему достанутся. Кроме того, приносила ему верный доход кухня: обслуживала три ближних забоя – мальчишка таскал котлы с горячей похлебкой; привратники столовались по договору с военной управой, ну и проезжие тоже, и соседи забегали на кружку пивка. Плюс собственных коров держал – паслись наверху, благо до ворот рукой подать. Плюс… Хотя нет, об этом во всеуслышание, пожалуй, объявлять не стоит, потому что гномы очень ценят мораль, и если вдруг допускают ее попрание, вывесив над дверью одной из камор красного цвета фонарик, то исключительно ради удобства господ-иноземцев.

В общем, несмотря на трудные времена, заведение кума Ваффельматтенциффера процветало, в чем трое наших путников и получили возможность убедиться. Сраженный наповал их титулами, хозяин счел нужным отпереть лучшую из своих камор – был случай, в ней сам фрисский король Эдмунд Седьмой гостевал!

Ему, королю, было, конечно, хорошо. Единственное ложе, широченное, пышное, как облако, стояло посреди зала – иначе не скажешь – на гнутых золоченых (если не золотых!) ножках, внушая уважение своим величавым видом. Других спальных мест в помещении предусмотрено не было, очевидно, прислуге полагалось проводить ночь на полу, охраняя монарший покой.